А Виктор все последнее время думал о новой картине, но на вторую передвижную выставку поставить пока еще ничего не мог. К новой картине он готовился долго, серьезно, говорил о ней с Чистяковым, у которого часто бывал. Казалось бы, шла у них самая обыкновенная беседа об искусстве, и совершенно неожиданно для Васнецова беседа эта вдруг превращалась в увлекательнейший урок.

Чистяков говорил остро, образно, пересыпая речь особенными, своими, «чистяковскими», словечками. Он как-то умел угадать, что нужно Васнецову для картины, ничего ему не диктовал, не навязывал, но скажет так, что Васнецов уйдет от него обогащенный, мечтая только о том, чтобы скорее приняться за картину.

Так же как в картине «Нищие-певцы», он хотел показать в новой работе какую-нибудь бытовую сцену, которая заставила бы зрителей задуматься об окружающей их действительности. Много было сделано за все эти годы карандашных зарисовок, которые могли бы стать сюжетом, темой будущей картины, но остановиться на чем-то одном было трудно.

В первые голодные месяцы петербургской жизни, когда он бродил по городу, искал, где можно было бы дешево поесть и посидеть в тепле, не раз заходил он в захудалый трактир, в чайную. Подолгу смотрел, слушал разговоры разных посетителей; возможно, делал и зарисовки - с собой у него всегда были бумага и карандаш. И вот теперь решил он написать такую чайную.

...Дверь в чайную раскрыта. Направо от двери за столом сидит группа крестьян, по-видимому, это артель плотников, приехавшая в Петербург на заработки. Они отдыхают после работы. На столе два чайника, как тогда полагалось, один большой - с кипятком, другой маленький, цветастый - для чая. Чай пьют медленно, степенно.
Парень помоложе других уже отпил чай, опрокинул чашку, прислушивается к тому, что читает артельный грамотей, у которого в руках газета. Налево от двери за столом сидит старик; он глубоко задумался, и у него такое измученное лицо, что можно сразу сказать - он прожил нелегкую жизнь.

В дверях остановился мальчик - трактирный слуга; он смотрит на одинокого старика, которому, вероятно, несет чайник и блюдце с сахаром. А за спиной у мальчика новый посетитель, похожий на подвыпившего мастерового.

Чистяков иногда заходил посмотреть, как у Васнецова идет работа над картиной. Как-то заговорил с ним о колорите и сказал: «Колорит в композиции есть то, когда смотришь на одну фигуру и видишь, что она отвечает другим, т. е. когда все поет вместе». Васнецов умел понимать своего учителя с полуслова.

Чистяков говорил именно о том, что мучило самого Васнецова, не давалось ему. Да, в картине «все должно петь вместе», а у него пестрота, картина в цвете не собрана. Правда, композицией картины он почти доволен, почти доволен и тем, как выражен у него сюжет, как проработана каждая фигура... Он снова и снова ищет, переделывает и добивается совершенства.

Чистяков с похвалой отозвался о работе Васнецова над картиной и писал об этом в своем письме к Павлу Михайловичу Третьякову.

А с академией у Васнецова отношения не ладились. Он все реже стал бывать в классах, все меньше времени отдавал академическим занятиям.
Наряду со своей основной работой «Чаепитие в трактире», он пишет картину «Рабочий с тачкой», делает рисунки к детским рассказам, иллюстрирует повесть Гоголя «Тарас Бульба», мечтает о новых больших произведениях.

21 января 1874 года открылась третья передвижная выставка. На этой выставке Васнецов в первый раз выступил со своей картиной «Чаепитие в трактире». Его радовало, что отныне и он член большой семьи художников-передвижников, что картина его висит в тех же залах, где и полотна Крамского, Перова, Саврасова, Мясоедова...

С некоторой робостью ходил он по залам, не решаясь подойти к своей картине. Но она как будто бы производила хорошее впечатление, а через некоторое время в газетах появились одобрительные отзывы.

Крамскому «Чаепитие в трактире» понравилось, и он писал Репину в Париж: «Милейший Васнецов пишет очень хорошую картину, очень». А вскоре после выставки, в письме к тому же Репину, писал: «На кого обратить надежды? Разумеется, на молодое, свежее, начинающее».

И среди молодежи особенно выделяет «ясное солнышко»- Виктора Михайловича Васнецова. «За него я готов поручиться, если вообще позволительна порука. В нем бьется особая струнка; жаль, что нежен очень характером, ухода и поливки требует».

А когда Крамской около этого же времени написал портрет Васнецова, то за «нежностью характера» увидел он и другие его черты: внутреннюю собранность, сосредоточенность, силу духа...

«Человек - тверже камня, нежнее цветка» - невольно вспоминается восточная пословица, хотя и видим мы портрет молодого вятича, «русака с головы до ног», с внимательными серыми глазами, в которых горит огонек беспокойства. (Галерея живописи Винсента Ван Гога, импрессионизм и постимпрессионизм: Ван Гог - Ночное кафе.)

Крамской, быть может, первый из русских художников - друзей Васнецова - понял все своеобразие его характера, чувствовал, что «бьется в нем особая струнка», что растет «чистокровный художник», как он говорил.

Но и он и Чистяков считали, что в академии Васнецову больше делать нечего. Так думал и сам Васнецов, и в начале 1875 года он ушел из академии.

Ему выдали свидетельство о том, что он состоял в числе учеников академии и показывал весьма хорошие успехи в живописи, награжден двумя малыми и одной большой серебряной медалями.

Братья Васнецовы все еще жили вместе. Аполлинарий, под руководством Виктора, много рисовал, занимался и летом 1875 года уехал в Вятку сдавать экзамены, чтобы получить свидетельство об окончании средней школы и поступить в Академию художеств.

стр.1 - стр.2 - стр.3 - стр.4 - стр.5 - стр.6 - стр.7 - стр.8 - стр.9 - стр.10 - стр.11 - стр.2 - стр.13 - стр.14 - стр.15 - стр.16 - стр.17 - стр.18.

Продолжение...