Чувство прошлого, любовь к русскому, национальному, ко всему прекрасному, что создано русским народом, были общими для братьев Васнецовых и все больше сближали их. Аполлинарий Михайлович часто бывал у Васнецовых, по-прежнему дорожил советами брата. А жизнь в доме-тереме шла своим чередом. Внизу хозяйничала Александра Владимировна, как всегда, спокойная, заботливая. Дети подрастали, и часто теперь в большом зале и столовой собиралась молодежь, устраивались спектакли. Виктор Михайлович, по старой памяти, вместе с братом Аполлинарием писал декорации, помогал актерам, гримировал их. «До чего эти Васнецовы беспокойный народ - всюду свой нос суют!» - говорил он шутя.
По воспоминаниям друзей, несмотря на то что шел ему шестой десяток, был он подвижен и строен, ходил легко, быстро, и создавалось впечатление, будто он не идет, а летит. Когда-то, в первые годы знакомства, В.Н.Третьякова писала о нем: «Нежный, благородный блондин, глубокая натура, много работавший над собой человек, с поэтической нежной душой». И до сих пор сохранил он все эти качества и обладал каким-то особым даром облагораживать все, к чему прикасался.
Уже давно он знаменитый художник. О нем пишут книги, ему посвящают статьи в журналах и знают его не только в России, но и за границей. Но слава мало его трогала, он как будто бы и не замечал ее. А если кто-нибудь принимался чрезмерно хвалить его, иногда говорил: «Хорошо-то. оно хорошо, но и Кукольник думал о себе, что он Пушкин, да ошибся, так Кукольником и остался. Это помнить надо», - а в глазах при этом загорались искорки смеха.

Как всегда, наряду со своей основной работой Васнецов был занят заказами по росписи, увлекался, как говорил сам. «разными архитектурными затеями» - проектом русского павильона для всемирной выставки в Париже, составлял планы переустройства кремлевских зданий, разработал проект нового фасада Третьяковской галереи, и по его проекту фасад был переделан и сохранился до сих пор.

В эти же годы писал он портреты сына, дочери, брата Аркадия. Но главное, о чем он думал, что волновало его, была начатая новая большая картина. О ней мечтал он давно, может быть, когда писал еще картину «После побоища Игоря Святославича с половцами» или читал и перечитывал «Слово о полку Игореве». Картину эту он назвал «Баян».

О Баян, о веший песнотворец.
Соловей времен давно минувших.

Вот он, «вещий песнотворец» Баян, сидит на высоком могильном кургане, среди полевых трав и цветов, перебирает гусли, слагает и поет песни. Вокруг княжеская дружина и сам князь с маленьким своим княжичем, а по небу клубятся и плывут облака. Декоративная, широко написанная картина эта вызвала много самых противоречивых толков. Говорили и о том, что она вычурна. Но в этой как будто бы такой простой и в то же время сложной картине сказалось присущее Васнецову чувство меры, удивительное умение не преступить грань, за которой начинается безвкусица, манерность.
Когда Горький увидел картину «Баян», он писал Чехову: «Все больше я люблю и уважаю этого огромного поэта. Его «Баян» - грандиозная вещь. А сколько у него еще живых, красивых, мощных сюжетов для картин. Желаю ему бессмертия!»
Картина «Баян» еще долго стояла у Васнецова в мастерской, и он любил в сумерках, после трудового дня, посидеть перед ней, уносясь мыслями в далекое прошлое, как бы прислушиваясь к песне Баяна.
Иногда навещали его друзья, часто заходил Горький. «Если бы Вы знали, - писал Васнецов, - какие беседы мы вели с Алексеем Максимовичем - голова могла бы закружиться! Сколько он мне хороших слов наговорил! С каким восторгом отнесся к моему начинанию написать «Поэму семи сказок», которая должна была включить семь сюжетов: «Спящую царевну», «Бабу-ягу», «Царевну-лягушку», «Царевну Несмеяну». «Кощея бессмертного», «Сивку-бурку» и новый вариант «Ковра-самолета».

Это все были сказки его детства, которые жили с ним многие годы. Он начинал их писать в разное время, а последние годы жизни и до самой смерти работал над ними неустанно, любовно. Он «рассказывал» эти сказки одну за другой, и мастерская его постепенно превращалась в чудесный мир русской сказки.

И вот теперь, много лет спустя после смерти художника, мы входим в его дом, который стал называться «Дом-музей Виктора Михайловича Васнецова». Мы проходим по комнатам, где каждая вещь связана с ним, «могучим богатырем русской живописи», поднимаемся по крутой лесенке в его мастерскую и тихо идем от картины к картине, от сказки к сказке. Перед нами открывается сверкающий всеми цветами, всеми оттенками таинственный, волшебный мир. Чудеса подстерегают нас на каждом шагу.

Мы в лесу... Вот схватила баба-яга Ивашку, и «пошел по лесу страшный шум: деревья трещат, сухие листья хрустят, летит в ступе баба-яга, пестом погоняет, помелом след заметает...»
А дальше - заколдованный лес, спят деревья, травы, птицы, во дворце давно-давно спит царевна, спят сенные девушки, скоморохи, спит стража; спит на ступеньках девочка-семилеточка, бурый медведь, лиса с зайцем... Где-то в тридевятом царстве, в тридесятом государстве живет в подземном дворце страшный Кощей Бессмертный... В высоком терему сидит печальная Несмеяна-царевна, и никто не может ее рассмешить,.. Пляшет в царских палатах веселая и умная Царевна-лягушка: «махнула левой рукой - сделалось озеро, махнула правой, и поплыли по воде белые лебеди...» А по поднебесью на ковре-самолете летит Иван-царевич со своей Еленой Прекрасной. Светит ясный месяц, дует веселый, вольный ветер, далеко внизу леса, поля, моря и реки - родная земля. Родина, которой художник Виктор Васнецов отдал всю свою жизнь, все свое прекрасное искусство.

стр.1 - стр.2 - стр.3 - стр.4 - стр.5 - стр.6 - стр.7 - стр.8 - стр.9 - стр.10 - стр.11 - стр.2 - стр.13 - стр.14 - стр.15 - стр.16 - стр.17 - стр.18.

В начало...